Иногда нам всем нужна последняя капля. Познакомился я в двухтысячных с человеком по имени Артур. Интересное было у него занятие, я бы даже сказал занятость: интервьюирование, отбор, обучение, прием на работу, разработка программы мотивации и системы оплаты труда, ну и увольнение. Да, вы угадали. Артур занимался кадрами. Если точнее, он был сутенером.

В Петербурге, особенно в тучные годы, проходило много конференций и форумов. Эти прекрасные события обеспечивали хлебом с напитками значительное количество горожан и гостей Северной столицы. А уж какой праздник происходил в душе девушек, не готовых работать в борделе, но стремящихся тем не менее как-то монетизировать хорошую генетику, и описать сложно.

Ведь это какие мужчины со всей страны приезжают!

4У-самцы: Ухоженные, Упитанные, Умные, Успешные. В России и бесплатно с такими переспать не зазорно, а уж за деньги — так просто святая обязанность. И лицо в каталогах продаж не светишь. Более того, иногда даже не нужно ложиться в постель. Просто походила из угла в угол на вечеринке — и домой, к Бунину с Бродским. Платят меньше, но и угрызения не грызут.

Так вот, Артур в этом подряде отвечал за многое, но главным, как я уже сказал, были кадровые решения. Технология следующая: назначался ресторан, его закрывали, пускали слух о кастинге, девицы приходили, располагались за столиками и пили чай. Со стороны — гламурное такое Иваново. Артур подсаживался к тем, кто проходил его визуальное сито, болтал, выяснял, на что барышни готовы, как у них с головой, и принимал окончательное решение.

Одним октябрем случилась в городе какая-то крупная конференция. И приехала на нее дама-начальница с девушкой-помощницей. Боссше, помогавшей чинушам разумно инвестировать за границей украденное, серьезно за сорок, ассистентке – несерьезно. Прибыли женщины заранее и пошли гулять по городу. Октябрь в Питере такой, что особо не пошляешься, и вскорости они решили согреться. Заходят в ресторан, их спрашивают:

— Вы на конференцию?

— Да.

— Работать?

— Да, а что?

— Тогда проходите.

Женщины переглянулись, но не обратили внимания. Ну мало ли, случайно попали в закрытый для участниц конференции общепит.

А далее случился прелюбопытнейший разговор с Артуром, который в этом кафе как раз оказался по работе.

— Девочки, не возражаете подсяду, поговорим по душам?

Артур был хорош собою и возразить ему было сложно. Тем более по душам неожиданные гости этого кастинга говорили только между собой последнее время.

— Конечно!

— Я Артур.

— Мария и Анна.

— О как. Недолго вы имена выбирали, обычно все Марии хотят стать Анжеликами, а вы вот не паритесь.

— Ну вообще-то родители выбирали, —  засмеялась тронутая вниманием мужчины Мария, привыкшая быть Марией Александровной. Хорош был Артур. Эх, хорош. Точнее, так плох, что не устоять.

— Ого! Редко я общаюсь с девушками, которые представляются своими именами.

— Где же вы их таких находите-то, скрытных? Нам стесняться некого.

В голове включившегося Артура проскочило: «Этой точно некого! Москва приехала».

— Побольше бы таких! Первый раз на конференции работаете?

—  Да нет, я уже несколько лет по всему миру болтаюсь, а вот Аня, ассистентка моя, первый раз. Пусть хоть отдохнет, конференция — это ж не в кабинете с утра до вечера пахать.

Артур оценил чувство юмора бойкой представительницы старшего поколения, которая, конечно, чуть выбивалась из возрастных рамок, самим же им поставленных, но выглядела настолько лучше, а точнее качественнее, абсолютно всех пришедших на этот конкурс красоты и чистоты, что он решил взять ее на борт в любом случае.  Тем не менее наличие ассистентки разрывало все шаблоны. Он даже потерял ненадолго бронебойную вальяжность и стал похож на лингвиста в магазине сантехники.

— Ассистентка? Ага… м-м-ммм…  То есть вы вдвоем, так сказать, трудитесь?

— Да. Аня всегда со мной. С прошлого места забрала. В моем возрасте как-то без ассистентки уже дурной тон, коллеги засмеют. Да и потом, лишние руки. Столько же чисто технической работы, у меня уже иногда не хватает сил до конца дело довести.

Мария Александровна кокетничала и флиртовала. Этот кислород у женщин нельзя отнимать. Никогда. Никому. Без него женщины… нет, не умирают, они просто начинают дышать углекислым газом — человек привыкает ко всему. А вот Артур понял, что в профессии еще много, чего он не знает, особенно про доведение дела до конца.

— То есть Аня с тобой даже с прошлой работы! Завидная преданность. А если не секрет, что за работа была, как-то мне обычно про тяжелую судьбу приходится слышать. А ты такая жизнерадостная, позитивная, а главное — искренняя!

— Да ладно вам, в моем бизнесе без жизнерадостности никак. Люди верят только счастливым. Я была вице-президентом банка. Но такая тоска и скука, что ушла вот, скажем так, в консалтинг, помогаю в основном госслужащим в решении ряда интимных вопросов. Они же никому не доверяют, а меня давно знают. Мне можно.

Артур разное слышал в жизни и удивить такого эксперта было достаточно сложно, но такой дауншифтинг был радикален даже для него. Бог и дьявол питерских куртизанок раскрыл рот и превратился в мальчугана, попавшего на шоу Копперфильда.

— И… давно ты… занялась решением интимных вопросов государственных служащих?

— Года два, и знаете…

— Можно на ты.

— Ага, спасибо, знаешь, как глоток свежего воздуха! Единственное, конечно, приходится иногда работать психологом. Дел-то у них иногда на пять минут, а вот разговоров — на час. В основном про серую жизнь, жену, детей и любовниц, и что с ними со всеми делать. Скоро буду еще и за психоанализ брать.

Артур никогда не думал о работе проститутки, как о глотке свежего воздуха, но решил, что просто раньше не смотрел на это явление свежим взглядом, надышавшись свежим воздухом. Он даже себя стал как-то особенно уважать. Все-таки воздух людям несет. Свежий.

— Свежий воздух… Это ты так поэтично… А Аня спокойно эту перемену восприняла?..

Мария Александровна продолжила шоу.

— С радостью, да, Ань?

Аня кивнула. Мария Александровна так очевидно блистала и держала внимание красавца Артура, что конкурировать серенькая девушка не решилась. Просто улыбалась. А начальница разошлась:

— Столько новых людей, навыков. Ей же потом цены не будет. Может, хоть замуж ее выдам. Два раза звали уже, но по возрасту не подходили. Богатые, но не настолько старые, долго проживут.

Мария Александровна хохотнула.

— Хотя такими темпами и меня скоро замуж нужно выдавать будет…

Жизнерадостности поубавилось.

— А что так?

Разговор ненадолго вышел из гротеска, и Артур ухватился за соломинку реализма.

— Моя новая работа мужу не очень понравилась. А особенно, что я опять зарабатываю больше, чем он. Если честно, мы в фиктивном разводе.

В голосе была печаль. Не хотела Мария Александровна разводиться. Страх одиночества и привычка. Привычка и страх одиночества. Марии Александровне некому было все это сказать, а тут незнакомец, мужчина, понравился, вырвалось. Как иногда в купе с соседом говоришь о самом сокровенном. Артур одиночество услышал, но решил к нему вернуться позже. В данную секунду его изумляла осведомленность мужа.

— Не ОЧЕНЬ понравилась?

— Ну, говорит, вообще – это мое право, но я часто допоздна работаю, дома не бываю. Еще ему мои клиенты, видите ли, кажутся ворьем. Он с парочкой знаком, так как мы иногда ужинать вместе ходили.

Говоря языком шоу Копперфильда, маленький Артур только что увидел, как дядя Дэвид превратился в Джона Сноу, отрубил головы всем зрителям, изрыгнул огонь и запел «Как упоительны в России вечера», но на хинди.

Он смог только выдавить из себя:

— А ты что?

— Знаешь, муж может запрещать женщине работать с мультипликатором два.

— Это как? Мульти… что?

Аня, которая последнее время стала Марии Александровне сестрой и лучшей подругой во всех ее драмах, знала историю из первых рук и поэтому скучала, удивляясь, правда, неожиданной откровенности скрытной обычно начальницы. Но тут улыбнулась. Теория с мультипликатором два ей очень нравилась. Она решила обязательно найти себе именно такого мужа.

— Ну это если муж готов платить жене в два раза больше, чем жена сама зарабатывает. Тогда имеет право сажать под домашний арест для разведения кактусов. Я его честно спросила. Он не может. Поэтому я работаю. Ну, как могу, так и работаю. А он моих денег не выдержал. Знаешь, мне кажется он даже из-за этого перестал… Ладно, не важно, извини.

Мария Александровна поняла, что начинает говорить лишнее. Муж и правда перестал с ней спать. Эта метаморфоза поразительным образом совпала с ростом ее благосостояния. Первый раз, когда она сообщила о масштабном повышении своей зарплаты, он чуть ли не нарочито ей не дал, резко бросив: «Не хочу». Ей показалось, что какое-то внутреннее удовлетворение проскользнуло по его лицу в ответ на набухшие от обиды глаза не вовремя ставшей состоятельной тридцатисемилетней женщины. Муж мстил. Потом появилась молодая, бесцветная в остальном, любовница. А Мария Александровна ответить тем же не могла в силу принципов. Ей, конечно, предлагали, но… В итоге муж сказал, что хочет пожить один, но разводиться не спешил. Продолжал мстить.

— Не вынес он моей работы, хотя я честно обо всем ему рассказывала. Ладно, прости, ты же жизнерадостных любишь. Я помню.

Аня слушала и делала выводы: «Мой муж ничего не будет знать о моих деньгах, и вообще, карьеру нужно иметь в рамках разумного, как и внешность. Мышки по норкам. Так надежнее».

Тем временем Артур пытался проанализировать, что пил утром, внимательно посмотрел на пачку сигарет, понюхал кофе и сдался понять этот мир. Ушел в бизнес:

— Ну ладно, давай к делу. То есть я так понял, ты на конференции по полной работать готова, не просто на тусовках постоять. Хотя понятно, конечно, не твой уже вариант.

— К делу… Ну давай… По самой полной, тут же все основные клиенты, два часа плотной работы здесь, и он потом все деньги тебе принесет. Я же с самым ценным работаю, все слабые места знаю у человека, жене такого даже не рассказывают.

— Слушай, ты не обижайся, а вот точно Аню нужно брать сейчас? Ты-то как S-сlass выглядишь, отпарафинена, а она, ну прости, конечно, не очень проходит. Без обид, но руки, прическа, да и вообще, вялая какая-то. Тут все-таки тебя не все знают, народ новый. Может, ты одна справишься? Маш, что скажешь?

Повисла пауза. Аня опунцовела. Мария Александровна приняла эту претензию на свой счет лично, хотя понимала ее полную обоснованность. Как бы она ни заставляла ассистентку начать за собой следить, все упиралось в ее лень и чрезмерную лесть клиентов. Она давала Ане деньги, потом сертификаты на салоны красоты, потом абонементы в фитнес. Аня кое-как привела себя в вид, достойный приемной, но не более.

— Ань, нет, ну правда, из тебя можно принцессу сделать за месяц, вот ты на свою ну… на начальницу посмотри. Не придраться же. Сколько тебе, Маш? 37-38?

— Неважно.

Мария Александровна растаяла внутри, но сдавать свою воспитанницу так легко не собиралась: «А, черт возьми, приятно, конечно, на семь лет ошибся! Это он еще грудь не видел… Ее, правда, никто не видел, э-э-эх…»

Артур продолжал:

— Я понимаю, деньги, время, зал, сиськи вон за десятку, но это же бизнес, и нужно соответствовать. Так что давай без Ани. А тебя я беру, у меня человека три-четыре прямо твои пассажиры, работаем пополам.

— Значит так. Я не понимаю, что там у тебя за клиенты для меня, я обычно не жалуюсь на низкий спрос, но Аня со мной везде будет. Вообще не понимаю, как это тебя касается. И пятьдесят процентов — это, конечно, ты совсем совесть потерял. За хорошего клиента готова отдать десять процентов с первого платежа. Ну ладно, двадцать. Потом он мой. И еще надо посмотреть, о ком вообще речь. Мы знакомы полчаса.

Ане стало стыдно за то, как она с подругами насмехалась над начальницей и ее несчастьем. Аня тоже не могла простить Марии Александровне ни красоты, ни успеха. А вот в голове Артура поселилось восхищение: «Есть еще женщины в России. Мы их всей страной топим, а они выплывают!»

— Да уж понятно, что ты потом его не отпустишь. Ладно, давай в порядке исключения твои семьдесят процентов. Аню бери, если хочешь, но поверь, она тебе все испортит. Сама потом разгребай. И деньги все с клиентов я получаю заранее, иначе потом вытряси с них чего! Но и еще. Это Питер, тут цены не московские, гости всё же на музеи тратят, душу развивают, на теле потом экономят, ну ты, думаю, в курсе.

Артур приструнил внутреннюю жабу, вспомнил о восхищении и сделал предложение:

— Максимум трешка за ночь, даже за такую, как ты.

Аня сменила красное лицо на пурпурное и решила не ставить чашку назад, чтобы не разбить звуком застывший воздух. Так и сидела, вечно пьющая чай.

Мария Александровна не зря была когда-то вице-президентом банка. Соображала быстро. Краснела редко. Пауза была короткая. Голос стал титановым:

— Я правильно понимаю, что ты решил, что мы проститутки?

Артур тоже не зря занимал свой пост. Более того, он успокоился. Мир все-таки не сошел с ума. Пауза была короткая. Голос стал неоновым.

— А я правильно пониманию, что понимаю неправильно?

— Мы что, на них похожи?

В вопросе слились негодование и любопытство.

— Все похожи, если на кастинг проституток приходят. Ты вокруг посмотри. Ничего не удивляет? Думаешь, в Питере мужчины закончились? Кстати, помощница твоя кастинг не прошла. А ты да. Лучшая в сезоне. Не знаю, обрадует ли это тебя.

Мария Александровна инстинктивно захотела дать Артуру по лицу, но остановилась и посмотрела на ситуацию с другой стороны. Это, пожалуй, основной жизненный навык, который приходит исключительно с возрастом.

— Аня, выйди, подожди меня на улице.

Артур никогда не видел такого моментального испарения человека и задумался о возможности телепортации.

Мария Александровна отличалась способностью убирать из разговора воду. Она задала вопрос.

— Слушай, а ты что, правда считаешь, что я… Ну, что кто-то готов три тысячи… за… ну… а то я уже, по-моему, сама скоро готова буду заплатить, если честно. Муж ушел к какой-то мыши, с клиентами нельзя, в метро не езжу.

— Не три, а пять. Я бы тебя на двушку кинул. Да ты в полном порядке! Я бы сам… Ну, взаимозачетом, чтобы трешку туда-сюда не гонять, раз ты сама готова платить, говоришь. Честное слово, сидел думал, как бы тебя на тест-драйв развести, но понимал, что не проканает. Вот тебе телефон. Я же все-таки лучше, чем мышь твоего мужа. Звони в любое время.

Мария Александровна потеряла в возрасте еще лет пять, уставилась в пустоту, отчетливо понимая, на кого именно она сейчас смотрит. Победила и, уходя, оставила мост не сожженным.

— Я тебе, Артур, позвоню. Позвоню. Взаимозачет же. Без комиссий?

— Без.

Через месяц она развелась. Через полгода вышла замуж.

Спать с Артуром Мария Александровна не стала Прислала фотку из ЗАГСа с подписью «Спасибо, Артур».

Артур внутри от этого треснул, что-то сломалось, что-то самое главное для мужчины. Дядя Девид улетел и оставил мальчика  одного. Он стал искать такую же.  А таких — одна на миллион.

Ведь по норкам мышки.

Рано или поздно в мои рассказы о публичных домах должен был вклиниться спорт. Казалось бы, как могут переплестись игры взрослых с мячом и взрослые игры без мяча. Могут, оказывается. Результат – стрельба, полиция и плачущие жрицы любви, лишившееся места работы. Записана история была в двухтысячных, а когда произошла, кто теперь вспомнит.

Но сначала лирическое отступление. Стеснение. Замечательное и очень человечное состояние. Как вы понимаете без стеснения в борделе нельзя. Особенно пока он не стал тебе домом родным. Стеснение приветствует уже при в входе в подъезд.

Петербургские публичные дома средней и средненькой руки расположены в таких же средних и средненьких кирпичных домах постройки счастливого XIX века. Почти весь двадцатый век в квартирах этого дома были коммуналки – символы СССР. Потом СССР неожиданно умер, а коммуналки выстроились в очередь на новую жизнь. Но стать борделями повезло не всем. Некоторые квадратные метры остались в состоянии «ад на гастролях», другие попали в категорию «ад на ремонте», ну и какие-то переродились в отдельные квартиры. В итоге сам дом становился коммунальным. На разных этажах одной лестницы мог жить авторитетный предприниматель, продавщица овощного, студенческая пара, арендующая комнату у какой-нибудь бабули, иностранец, которому впарили квартиру Лермонтова, и именно в ней он стрелялся с Андреем Болконским, обязательный алкоголик, заливающий всех без разбору и, наконец, десяток проституток в уютной атмосфере постсоветской причудливой роскоши квартиры номер 8.

Все жильцы не идиоты и знают, что квартира номер 8 – это не школа ораторского мастерства, хотя близка по духу. Более того, клиент квартиры номер 8 тоже понимает, что если он стоит у двери, а с верхнего этажа идет бабушка с авоськой, то она в курсе зачем он здесь: «Паскуда похотливая, кобель бесстыжий». Особо малахольные начинают паниковать, изображать работника собеса или агитатора на выборах. Спрашивать: «В этой ли квартире находится музей кактусов имени Фрунзе». Но бабку обмануть можно. Авоську нельзя. Авоська смотрит прямо тебе в душу и спрашивает: «То есть с женой мы не можем, с женой у нас только 29 февраля, скотина эгоистичная, а ей каково?»

Ну а если покупатель любви невезучий и напарывается на алкаша, то вообще можно аневризму приобрести. Он же сразу начинает орать на весь подъезд: «Ну что, трахаться пришел, а мне бухнуть не на что». Шантажист либо получает в рупор, либо деньги. Моментально. За годы работы он выучил, от кого что ожидать и вычисляет трусливо-милосердных по шагам.

После парочки таких столкновений посетители притона начинают стесняться еще накануне, зайдя в булочную. Им кажется, что даже рулет с маком догадывается, куда этот фрукт в костюме завтра в пять собрался. Что уж говорить о прохожих на улице в непосредственной близости от заветной квартиры и тем более о жильцах. Очень это все стеснительно и не продумано.

Тем не менее некоторые до искомого будуара доползают. Им открывают двери, предварительно изучив в электроглазок. Девушки стараются тоже взглянуть, кто пожаловал, а то ведь город маленький. К одной работнице умудрился попасть ее же бывший однокурсник. Сидели час. В итоге ушли оба. Она в слезах. Забрал, говорят.

Но и видеоконтроль можно пройти. Оказываешься в прихожей. Иногда, конечно, бывают логистические конфузы. Уходящий и приходящий клиент встречаются в дверях. Новички пытаются прикинуться обоями. Бывалые шутят: «В команде «Зенит» замена».

Затем конвейер отправляет страждущих в гостиную, где все события этого боевика и разворачивались. Однажды осенью на «шикарном» диване дома свиданий у станции метро Чернышевская оказались задницы двоих москвичей. Они закончили все свои столичные дела, собрались в аэропорт, но неожиданно воспылали страстью. Абстрактной. Безадресной. Покопались в интернете и нашли, где с этим вопросом разбираются. Стеснений не испытали, квест прошли.

Сидят в гостиной, ждут, когда перед ними продефилируют нимфы, свободные в данное время. В эту секунду московский черт нашептал гостям включить телевизор. Показывали футбол. Последние три минуты матча между «Зенитом» и «Спартаком». Потребители платной любви попросили дать им досмотреть игру и впились в экран. Дело к ничьей, но на последней минуте питерские футболисты недоглядели и пропустили. Московские болельщики не подумали, в каком они городе и бурно стали праздновать победу, параллельно забыв, зачем они пришли. Неожиданно в глубине борделя тревожно хлопнула дверь и в коридоре послышались медленные, но тяжелые шаги. Москвичи всегда знают, когда идет он. Неповторимый, трогательный и неотвратимый русский пиздец. Чувствовать его первыми — уникальный дар столичных жителей. Гости поняли, что каменный гость топает к ним, и что речь пойдет не о любви.

Коля-Башня вошел в гостиную борделя в черных спортивных штанах, костюмной белой рубашке, тоскующей по утюгу, резиновых тапках на одну босую ногу, другую в носке. В руках у Коли был пистолет, в глазах — тоска, алкоголь и жажда. Жажда событий.

Коля жил в публичном доме уже третью неделю и прошел все стадии семейной жизни.

Безудержный секс, секс по расписанию, увиливание от секса, ненависть к сексу, пьянство, футбол.

Те же стадии он прошел сначала за три года с женой, потом за год с любовницей, и когда судьба упекла его в храм разврата на неопределенный срок, а дао повторился, Коля отчаялся. Отмечу, что находился он в борделе по весьма прозаичной причине. Его хотели убить, и он прятался.

Коля-Башня, бандит средней руки, не рассчитал прыжок в финансовое будущее и падал. За ним летели на истребителях кредиторы и неубитые конкуренты. Добрые люди сказали ему залечь на дно немедленно, где бы он сейчас ни находился, потому что хвост висел на Коле, как бобровый воротник на шубе Шаляпина. В момент того звонка Коля лежал на моральном дне, а именно на Кристине и Карине, если быть до конца точными, то между ними. Телефон сообщил, что выходить из борделя Коле не следует. Возможно никогда, но точно на ближайшие пару недель. Как он провел их , мы знаем. Безудержный секс с неограниченным количеством партнерш скатился в безудержный просмотр футбола. Он все время переключался с испанской лиги на российскую, выдерживал полчаса, ощущал безнадежность, отхлебывал из горлышка ближайшей бутылки и проводил параллели со своей жизнью. Коля-башня понимал, что его существование — это отечественный футбол. Деньги вроде есть, но он никому не интересен. Заработки шальные, и детям особо нечего рассказать о нем в школе. Настроение от этого не улучшалось, но оставался патриотизм, городского масштаба.

«Зенит» Коля любил. Очень. Всем упитым нутром, уставшим от четырех стен, погони и бесчувственного секса Коля желал победы любимой команде. Особенно в борьбе с ненавистными москвичами (заказали Колю тоже люди с внутренней стороны Садового кольца). Поэтому, услышав победный вой из гостиной борделя, Коля-Башня остался просто Башней, встал с нар, достал пистолет, загнал патроны в патронник, поленился натянуть носок и открыл дверь в новое будущее.

— Раздевайтесь.

Дуло уперлось в потный лоб одного из гостей северной столицы

-Зачем? – дребезжащим голосом поинтересовался второй.

— Трахаться будете. Вы же за этим пришли.

— С кем?

— Друг с другом.

Москвичи застыли. Коля дважды выстрелил в потолок. Управделами борделя влетела в комнату:

— Коля, ты что делаешь?! Сейчас менты приедут!

— Приедут.

— Тебя же заберут, а там или комаровские или, как их, из Москвы тебя найдут!

— Найдут.

Жизнь Коле разонравилась окончательно и ему стало все равно.

— Раздевайтесь.

Коля направил ствол на дрожащее колено одного из болельщиков.

Через 28 секунд два дряблых, тридцатипятилетних, обнаженных тела стояли у дешевого рояля, с помощью которого в будуаре периодически устраивали караоке. Коля выкинул одежду в открытое окно.

— Ну давайте. Говорят, вы в Москве все это умеете.

Коля вложил в это «умеете» все презрение настоящего ленинградского гопника к ненавистному городу.

Парни из белокаменной были обычными менеджерами, о пистолетах только читали, на футбол ходили раз в год и то в ложу, но русского человека нельзя прижимать к стене. Особенно при дамах.

Один из нудистов посмотрел в Колины мутные глаза и голосом партизана, идущего на расстрел отрезал: «Трахаться не буду. «Спартак» – чемпион». Коля медленно поднял пистолет на уровень глаз своего визави, но между ним и смелым красно-белым встала управделами борделя и со слезами на глазах спасла сразу четыре жизни в этом салоне, включая свою.

— Не надо, Коленька. Не надо… Я тебя только полюбила. Не губи себя и мальчиков, они вон смелые оказались.

Коля пистолет не опускал. Управделами срочно начала работать мистером Вульфом. Менты были свои, разумеется, но вызов проигнорировать не могли, и, значит, минут через пять их можно было ожидать. Одежду москвичей уже выбросили и пришлось импровизировать. Единственного клиента срочно выпроводили, сказав, что грядет облава. Ствол спрятали. Носок на Колю надели. Обнаженным, так сказать, фанатам объяснили, что выход один — либо заткнуться и слушать режиссера, либо уехать с милицией в качестве потерпевших, но потом все будут знать, где и в каком состоянии их взяли. Артисты согласились. Столичным франтам заклеили на всякий случай скотчем рот и розовыми наручниками приковали к батарее.

В дверь постучали.

— Вы тут чего, совсем охренели? Лариса, что за пальба?

Управделами приступила к выполнению служебных обязанностей.

— Это не пальба — это фейерверк.

— В честь чего?

— У меня свадьба! Вот жених — Николай. Он в белой рубашке по случаю праздника.

— Поздравляю! А эти два почему голые и к батарее прикованы?

— BDSM.

— Чо?

— Ну типа кукольного театра для взрослых.

— Кукольный театр, говоришь? А кто Карабас-Барабас?

Женщина вошла в роль, взяла плетку и игриво дала показания.

— Я, но не Карабас, а Госпожа. Не волнуйтесь, никакого насилия, просто маскарад в честь праздника.

— А куклам нравится?

Мент посмотрел на участников мапет-шоу, на плетку в руках управделами, потом на фалоиммитатор, стоящий на рояле. Лариса училась на театрального режиссера, любила художественную достоверность и за пять минут собрала декорации.

— Нравится, я спрашиваю?

Куклы усердно закивали.

— Пиздец, что в стране творится, – стал сокрушаться капитан милиции. – Ладно, сейчас комнаты проверим и поехали отсюда.

Кроме девушек в борделе никого не было, и наряд не стал задерживаться.

— Лариса, мы на субботник к вам в среду. И можно без этого вашего ВЛКСМ?

— BDSM.

— Ну да, без него. По старинке.

Коля отсиделся в борделе и открыл с Ларисой спортивный бар.

«Спартак» в том сезоне что-то выиграл.

Геннадий Валентинович жил не зря. Редко кто может похвастаться, что по-настоящему нужен людям, будучи всего лишь московским силовиком не Бог весть какого, но все-таки полета, а не ползка. Очень часто человек его должности у россиян вызывает либо ненависть, либо равнодушие, либо страх. Иногда эти три отношения меняются местами.

Геннадия Валентиновича многие искренне любили, причем и мужчины, и женщины. Он умел помочь, когда нужно, и при этом оставался в тени. Никогда не требовал особого внимания, хорошо знал о своей роли в жизни каждого, кого он облагодетельствовал, но не напоминал о ней. Да, он иногда мог позвонить в ночи или написать своим подопечным, но это происходило в исключительных случаях, и все ему это прощали. Даже жены крышуемых им предпринимателей достаточно средней, по меркам российского «Форбс», руки. Была, правда, у Геннадия Валентиновича тайна…

Но подождите, не все сразу.

Коля, Толя и Боря дружили давно, у каждого была традиционная для отечественной экономики смесь собственного бизнеса и управленческой позиции в госкорпорации. При таких делах очень нужен свой человек хотя бы в какой-то силовой структуре. Никогда ведь не знаешь, откуда прилетит граната, могут и бизнес прижать, а могут и в хищениях авторучек обвинить. Вот на такой случай и был у трех друзей в книжке записной телефон волшебного Геннадия Валентиновича. Как человек военный, покровитель любил не деньги, точнее не только деньги, а прежде всего уважение, которое в его понимании выражалось в личных визитах по соответствующим праздникам. Отслужил Геннадий Валентинович в трех родах войск, поэтому пил кроме Дня Чекиста еще в День ВДВ и День Пограничника. Прибавим 23 февраля, 9 мая, День Конституции, День Независимости, День Народного Единства, 7 Ноября, Новый год, Рождество и почему-то день рождения пионерской организации. Этого секрета Геннадий Валентинович не выдавал, но все знали о его любви к дате. Поговаривали, в юности был он влюблен в пионервожатую.

Если прибавить встречи по делам самих, так сказать, управленцев, то в год набегало около двадцати визитов к покровителю. Каждый сопровождался неким символическим и не очень подношением, а также абсолютно несимволическим возлиянием.

Самое смешное, что день рождения у солидного человека приходился на несолидное 14 февраля. Когда в Россию пришел богомерзкий День святого Валентина, Геннадий Валентинович со своим отчеством попал в достаточно комичную ситуацию. Его, настоящего генерала, друзья поздравляли валентинками с самыми нежными подписями. Он чуть ли нe через Госдуму хотел провести закон о запрете праздника, но ресурса не хватило. Ходил слух, что даже на самом верху посмеивались над казусом военного. Как вы понимаете, подарки на 14 февраля покупались Колей, Толей и Борей сначала ему, а потом уже женам.

С этим они тоже смирились, как и с тем, что вечера Дня всех влюбленных жены часто проводили одни. Геннадий Валентинович отмечал ДР не каждый год, но если уж праздновал, то масштабно. Правда, чисто в мужской компании. Жена Геннадия Валентиновича была строга и боролась с его пьянством, поэтому в один прекрасный день ее просто отстранили от участия в праздниках, чтобы гости не слышали бесконечное: «Гена, хватит, у тебя же сердце».

Иными словами Геннадий Валентинович был незримым членом семьи трех друзей, жены передавали ему привет и безделушки из поездок, он им — цветы в дни рождения. Не пропускал никогда.

Еще Геннадий Валентинович был образцовым приверженцем семейных ценностей. Коля, Толя и Боря рассказывали, как генерал учит их уважать брак. Сам он женился лейтенантом, и развод считал событием невозможным. Друзья делились с супругами архаичными воззрениями их учителя, посмеивались над ним, а вот жены на своих девичьих посиделках в тайне надеялись, что влияние и авторитет силовика не даст их мужьям вести себя неприлично и, уж точно, думать о разводе. Женщины любят военных, а уж семейноориентированных тем более. Каждый раз, когда жены видели, что звонит Геннадий Валентинович, они расплывались в улыбке и махали в телефон рукой.

Надо сказать, дело свое товарищ генерал знал хорошо. Он понимал, что не валютой единой сыт обыватель. Помогал и с устройством в нужные школы, и в нахождении правильного врача. Даже маму одной из жен помог похоронить на достойном уважаемого человека кладбище.

Не случайно в Новый год один из первых тостов в семьях Толи, Коли и Бори был всегда за здоровье и долголетие Геннадия Валентиновича.

Все было хорошо в судьбе российского силовика за исключением одного не самого значимого, но все-таки дефекта. Пустяк, скажете, но все равно неприятно.

Геннадий Валентинович не имел тела.

Все у него было, судьба, должность, праздники, жена, дети, начальство, подчиненные, даже завистники и враги, а вот тела не было.

Он был, как бы это помягче выразиться, фантомом. Геннадием Валентиновичем Боря, Коля и Толя давно договорились записывать в своих телефонах любовниц. Пришлось придумать ему жизнь, которая со временем обросла самыми яркими, а главное удобными подробностями. Ну вот разве не гениально было родить Геннадия Валентиновича 14-го февраля и иметь возможность всем троим легитимно отсутствовать до утра в такой важный для любвеобильного человека день. А три рода войск и день пионерии? А прочие радости?

И самое главное — все три жены знали же о благодетеле Геннадии Валентиновиче, человеке с большой буквы. Звонит в полночь телефон у мужа, он его даже не убирает с дивана, понятно же, что Геннадий Валентинович беспокоит по делу важному, особенно если выйти и вернуться с каменным лицом, а потом набрать друга и сказать: «Тебе уже звонил? Да, сказал про проверку, надо что-то решать завтра будет». Ну какая жена будет выступать против таких звонков, тем более, если на девичниках только о Геннадии Валентиновиче и разговоры. Менялись пассии, а вот имя святое оставалось в телефоне всегда.

И вот как-то накануне 14 февраля Боря ужинает с женой.

— Как будете генерала завтра поздравлять?

— Позвоним. В этом году Геннадий Валентинович решил всех пощадить. Сказал, отметит с женой и детьми.

Так совпало, что у Бори и Толи происходила плановая смена состава, поздравлять особо было еще некого — инвестиции в подарки мужчины начинали после трехмесячного тестдрайва. Колю уговорили поддержать компанию.

— Так что завтра пойдем с тобой в ресторан.

— Слушай Борь, один вопрос меня только волнует последнее время.

— Какой?

— А почему именно Геннадий Валентинович?

— Что почему?

Боря спросил легкомысленно, не отвлекался от пасты с креветками и пытался завернуть морепродукт в спагетти.

— Ну почему вы для своих любовниц выбрали именно такое имя. Почему не Иван Петрович или Петр Иванович… Кто придумал?

Боря машинально продолжал крутить вилкой и капли соуса летели ему на рубашку. Глаза он поднять боялся. Слишком сильным был удар в солнечное сплетение. Жена спросила его настолько ровным голосом, как будто речь шла об имени собаки его сестры. Она спокойно налила себе бокал вина и продолжила.

— Да не переживай ты так. Нет, мне правда интересно, ведь кто-то же придумал это. Вообще, конечно, талантливо, и про день рождения 14 февраля и про помощь родственникам нашим. То есть вы даже жертвовали заслуженной нашей благодарностью и все лавры отдавали ему. Шедевр. МХАТ. Кстати, мне даже приятно, что ты мои чувства оберегал. Это сегодня редкость. Обнаглели все в конец.

Боря со школы не испытывал такой странной смеси стыда, страха и растерянности, поэтому задал, наверное, самый глупый и не самый своевременный вопрос.

— А как ты узнала?..

Ира усмехнулась

— Да, действительно, сейчас это самое важное. Хорошо, давай обмен секретами. Ты мне говоришь, почему Геннадий Валентинович, а я тебе, откуда я все узнала.

Боря наконец посмотрел жене в глаза. В них была отстраненность и теплая печаль, на какой-то момент ему даже показалось, что это не печаль, а равнодушие.

— Коля придумал лет десять назад, когда телефон какой-то девицы записал на обратной стороне визитки реального Геннадия Валентиновича. Жена визитку нашла, когда пиджак в химчистку относила, ну и спросила, нужна ли ему карточка Геннадия Валентиновича. Так он и появился. Прости. Я даже не знаю, что сказать…

— А чего тут говорить, ничего удивительного. Слушай, извини, а любовь ко Дню пионерии откуда взяли? Пионерок вроде сейчас нет или вы по старым запасам решили пройтись?

— Толя наряжал свою телку одну пионеркой.

Боря был так раздавлен, что сливал всех подряд.

— Смешно, хорошо хоть не октябренком. Ну ладно, секретом на секрет. Есть версии, кстати, у тебя?

Боря из транса не выходил, поэтому отвечал, как на уроке.

— Позвонила, а там женский голос? Телефон пробила? Телки сдали?

— Я не унижаюсь слежкой, а женщинам в России можно доверять. Не сдают обычно. Да все просто. Не поверишь, меня мой любовник в телефон записал Геннадием Валентиновичем, а я, как ты понимаешь, несколько изумилась. Спросила, почему именно так, он мне и сказал, что у него у всех друзей так любовницы записаны, долго смеялся, ему казалось это очень забавным. Вы же мужчины язык за зубами держать не умеете, хуже баб, ей богу. Ну вот я решила перед разводом у тебя все-таки утончить, ну мало ли совпадение. А ты сразу со всем согласился.

Боря поплыл и даже пропустил пассаж о любовнике.

— То есть ты не знала наверняка….

Ира искренне улыбнулась.

— Нет, не знала.

Муж был настолько ошарашен всем калейдоскопом событий, что вместо эмоций впал в разгадку ребуса. Он пытался выстроить логическую цепочку, словно вышел из кино, которое не понял и теперь спрашивал у жены ее версию. В его глазах застыло какое-то мальчишеское непонимание. Оно Иру даже насмешило.

— Запутался? Ну да, если бы ты не сознался сразу, я, может быть, и стала дожимать, уж больно много деталей достоверных, не ожидала, что вы так запаритесь.

— Подожди… Ты сказала «перед разводом»?

— Да, я завтра подаю на развод.

Голос стал жестким.

— Я ничего не понимаю…А если бы ты не узнала про Геннадия Валентиновича, то почему ты подала бы на развод?

Борино лицо выражало максимальную степень непонимания.

— Потому, что я тебя разлюбила, ну и мне кажется, что полюбила другого. Не хочу проверять, будучи замужем. Я уже давно решила, просто Новый год, каникулы, не до того было. Что ты застыл? Это вы мужчины уходите к кому-то, а мы чаще от кого-то. Меня Геннадием Валентиновичем почти год назад назвали, если бы мне было это настолько важно, я бы уже тогда тебя спросила.

— В смысле разлюбила?

Слова Боря осознал, а содержание нет, поэтому зацепился за самое понятное.

— В прямом…Борь, ты пойми, я ухожу не потому, что у тебя есть любовницы. Ты как-то перестал быть для меня мужем и мужчиной. Ты просто остался хорошим человеком, а этого так мало…так мало.

Боря постепенно начал осознавать всю происходящую катастрофу, но продолжал свое: «Что? Где? Когда?»

— А ты уходишь к тому, кто назвал тебя Геннадием Валентиновичем?

Ира вздохнула.

— Вот я поэтому и ухожу, что ты задаешь такой пошлый вопрос, зная меня вроде бы десять лет. Неужели ты думаешь, я хотя бы день тогда прожила под таким именем в чужом телефоне. Я не ханжа, но все-таки.— Да, вот еще, не переживай, твоих друзей я женам не сдам. Пусть Геннадий Валентинович живет долго, хороший мужик, цельный, с понятиями.

 

Витя с трудом поднялся с кровати. Голова привычно кружилась, хотелось лежать без движения, но он собрался с силами. Похороны его давнего студенческого друга проходили на каком-то заштатном кладбище. Вроде бы перед смертью все равны, но географию и деньги не обманешь. Поэтому к малообеспеченным людям, неудобно размещающимся на вечный покой, приходит до неприличия мало людей как на сами похороны, так и потом на годовщины. (Пока писал, представил себе телевизионную рекламу нового погоста, который пытается маркетинговыми методами перейти из сегмента в сегмент, предлагает покупать места заранее, можно даже в ипотеку, заманивает перспективой большой или большей посещаемости. Подумаю об этом.)

Так вот, Витиного друга Борю хоронили именно неудобно. Если не на машине, то на метро час и потом еще маршрутка минут сорок.

Маршрутка, идущая на кладбище. В них почему-то практически никто не разговаривает громко по телефону. Да и водители почему-то вежливее, чем в обычных. Ну либо нам так кажется.

Витин водитель буркнул: «Кто же сюда ездить-то будет…».

На улице было уже морозно и пока бесснежно. Витька даже как-то вдруг стал поживее себя чувствовать. Редко выходил последнее время надолго, а тут такая прогулка. Гостей пришло немного, хотя Боре было всего-то сорок девять, обычно в таком возрасте если отчаливаешь, живы многие, поэтому похороны многолюдны, но не в этот раз. Холодно, далеко, бедно. Витя почти всех вспомнил, его узнал, правда, далеко не каждый, жизнь в последний год Витю потрепала, и те, кто видел его лет десять назад последний раз, просто не поняли, что за мужик стоит рядом с Бориной семьей. Одет дорого, выглядит плохо. Даже Мишка, их общий с Борей друг по институту, не сразу понял, кто с ним поздоровался.

— Привет, Миш.

— Добрый… Вить, ты, что ли? Бля… ну ты худой…

Вдаваться в подробности Витьке не хотелось. Он дежурно пошутил:

— На диету сел.

— Ну да, это сейчас модно. Я тоже недавно с детокса. Как жизнь?

— Неплохо. Твоя? Думал, не доедешь.

— Ну, всё-таки одногруппники. Всегда думал, кто будет первый, никогда бы не поверил, что Борька.

Витя тоже не мог поверить, что Боря умер. Он вспомнил последний разговор со своим другом. Прошло всего четыре дня, а ему казалось — вообще пара часов. Вот Боря уже спит. Хорошо, кстати, его подготовили. Молодцы. Как будто просто прилег на диване. Не хватает бутылки пива, Борька всегда засыпал с ним, когда смотрел Лигу чемпионов.

Последний раз они встретились в хосписе.

— Ну как ты? А кстати, ты почему здесь уже? Я так понимаю, можно было бы дома пока…

— Можно, но я тут договорился, приняли пораньше. Подготовлюсь, так сказать, прочувствую атмосферу, мне так лучше, если честно.

— Своих не хочешь мучить, да?..

— Да… Они как посмотрят, так мне… Я тут, знаешь, стал мастером успокоения близких и друзей по поводу своего ухода. Иногда мне кажется, это у них рак, а не у меня. Надеюсь, тебя успокаивать не надо, ты всегда был непробиваемый.

— Я и не собирался тут страдать и тебе сочувствовать, особенно когда медсестру увидел.

— Ты еще мой обед не видел! Честно скажу, я не помню, когда настолько размеренно жил последний раз, сплю по часам, ем тоже по часам.

— Может, поменяемся местами?

— Ой, не-е-е, меня твоя Маринка в гроб за три дня вгонит, а тут мне врачи целых два месяца дали.

— Всего два…

— Ну да. Не разбежишься. Но у меня план по сериалам есть, которые я так и не посмотрел, литературу тоже хочу подтянуть, а то мало ли на том свете библиотека, как в отеле.

— С авторами зато лично пообщаешься, это интереснее.

Мужчины засмеялись.

— Да мне надо организационно много что закрыть, если серьезно. Сдаю, блять, жизненный, так сказать, отчет. Вдруг выяснилось, что земля на даче оформлена криво, с акционерами кое-какие неясности есть, плюс у Серёги вопрос с поступлением, короче, у меня тут расписано всё по минутам до самого конца, хотя могу, конечно, умереть раньше срока. На том свете скажут «недоношенный». Ну, надеюсь, выходят уж как-нибудь.

— Это смешно, это я запишу. Может, тебе помочь чем? Ты говори.

— Нет, вот это смешно, а не то, что мертвец недоношенный. Поможет он. Ты мне, конечно, как брат, но мы оба знаем, что если ты начнешь моими делами заниматься, то я и без земли останусь, и без бизнеса.  Просто в гости заходи. Хотя нет, будет минутка, этому мудаку Ширину дай в ебало, только не убей.

— Это запросто. Он и правда скот редкий, у самого руки чешутся. Убил бы. Но поберегу твое тамошнее спокойствие.

— Мое?

— Ну представь, я Ширина убью, и получится, вы там сразу с ним увидитесь. То есть мы с тобой хрен знает когда, а ты с ним сразу. И мне обидно, и тебе неприятно.

— Лейкин, ты не ссы, я тебя сразу там увижу, умру — зачекинюсь, как молодежь говорит, и сразу ты следом за мной.

— Почему? Думаешь, я тоже…

— Нет конечно, я уверен, ты еще сто лет проживешь, но пойми, там так всё устроено, что время течет по-другому. Здесь года — там секунды, как в космосе. Сколько бы ты ни прожил, я тебя сразу увижу, даже соскучиться не успею, и меня там… ну, к примеру, баба Тома тоже не ждала все эти годы, по её времени я почти сразу за ней приду.

— Ни хрена себе… Это кто это тебе сказал? Или прочел где?

— Прочел в книжке одной, как ты понимаешь, я тут в этой теме поднатаскался.

— Ну, кстати, очень даже может быть… Подожди, тогда следующий вопрос, а как же ты меня узнаешь, я же старый буду?

— Лейкин, там не идиоты сидят, я тебя увижу таким, каким видел в последний раз. Это тоже такой фокус, не понял, как устроено, но толково. Вот, допустим, бабу Тому я увижу там старой, а она меня — таким, каким я был десять лет назад, когда она умерла. А ее мама бабу Тому увидит девушкой молодой. Так что ты хоть пол поменяй, прибудешь ко мне мужиком, да еще относительно молодым.  Бороду только сбрей.

— Бороду… э-э-ээх… а мне нравится.

— Бриться тебе лень, придурок. Я же знаю.

— Ну да…

— У тебя-то как?

— Да… хотел сказать, по сравнению с тобой не так плохо.

— Всегда говорил: юмор — не твое. Так что плохого?

— Да в целом всё хорошо, но Ксюха… знаешь, что-то с ней не так.

— Что случилось? Здоровье? Может, чем помочь?

— Нет, что ты! Со здоровьем всё хорошо, но у нее почти нет друзей, парня тоже нет, ходит на лекции, возвращается — сидит дома либо бродит одна по городу, ну, иногда на какой-нибудь день рождения свалит… Ну что это такое, восемнадцать лет, гуляй не хочу, и ведь не страшненькая.

— Я бы даже сказал, красивая. Странно, конечно. Ну, а интересуется чем-то?

— Да не то чтобы я знаю, как ни спросишь, всё вроде в порядке, подрабатывает, кстати, вечерами официанткой, но всё равно.

— Может, в религию ударилась?

— Вроде нет, хотя она всё время про Восток читает, но там скорее философия, ты бы с ней нашел общий язык. Думал её даже с собой взять, но она бы изревелась здесь, мне кажется, она вообще-то чересчур впечатлительная, если честно.

— Чересчур, Лейкин, не бывает, ну и не всем же быть такими бревнами, как ты.

— Это точно. И с Маринкой у них тоже не очень. Я с Ксюхой пытаюсь сам говорить, но она на меня так смотрит, как будто это я ребенок и это я ничего не понимаю. Вот я, конечно, выступил, приехал к другу в хоспис и нагрузил…

— А ты не помнишь, как ты ко мне на сборы приехал и сожрал всё, что мне мама привезла?! Так что не переживай, всех дел не переделаешь в моей ситуации, с Ксюхой повидаюсь, надеюсь, реветь не будет.

— Спасибо, Витёк… Эх, какой ты всё-таки человек…

— Обычный. Ладно, мне сейчас кое-что делать будут, поезжай, созвонимся, увидимся!

— Спасибо, старик. Ну, ты тут… даже не знаю, что сказать.

— Ну, скажи «не скучай». Точно не ошибешься.

— Тебя в рай за иронию уже обязаны брать. На связи! Пока!

Боря вышел из хосписа, поехал домой, зашел к Ксюхе, она слушала какую-то музыку, решил прилечь и потом уже рассказать про дядю Витю. Он проспал до вечера, утром нужно было бежать на работу, в офисе Боре стало плохо, и через полчаса он умер. Внезапная остановка сердца.

Когда Вите сообщили, он долго не мог прийти в себя. Боря убежал на тот свет раньше. Молодой, здоровый Боря умер, а Витя в хосписе еще нет. Интересное у Бога понимание иронии, Ремарк бы оценил.

«Встречу его с дурацкой бородой, значит… Эх, Борька, Борька…»  — Витя смотрел на лежащего в гробу друга. После похорон Витя подошел к Ксюхе.

— Дядя Витя… спасибо, что пришли… он вас так любил, – Ксюша заплакала, но быстро остановилась, замялась и как-то аккуратно, но с большой любовью сказала:  — Я всё… всё про вас знаю, поэтому как дела не спрашиваю, папа мне сказал, что вы в хосписе.

Обычно все произносили это слово через паузу, уводили глаза, а Ксюха сказала всё спокойно.

— Это да… не самое веселое место… Зато время есть подготовиться, все дела в порядок привести.

— Да… папа вот не успел… Хотя он бы их еще больше запутал…

Слезы снова скопились на зрачках. Именно недостатки, какие-то дурацкие, раздражающие нас при жизни привычки мы потом вспоминаем десятилетиями как самое дорогое, что было в любимом человеке.

— Это точно, — Витя улыбнулся и обнял Ксюшу. — Ты расскажи, как твоя жизнь лучше?

— Все хорошо, дядь Вить, учусь, работаю.

— Слушай, я врать не буду, папа мне сказал, что очень за тебя переживает, ну… точнее, переживал. Что ты всё время одна… Уж насколько он носорог, а чуть слезу не пустил. Даже попросил меня с тобой встретиться. Получается, последняя просьба, сама понимаешь, не выполнить не имеем права, — Витька усмехнулся.

— Надо же… не думала, что папа вообще об этом думал… а я, представляете, давно хотела именно с вами поговорить.

— Давай, может, завтра? Только, если тебе не сложно, ты ко мне приезжай, место, конечно, не лучшее, хотя люди все хорошие… Но пообещай, что без слез, мы твои проблемы решаем, а не мои, договорились?

— Конечно! Конечно! Обещаю, плакать не буду!

Ксюха была очень трогательная и какая-то, очевидно, неудобная для сегодняшнего мира. Казалось, ни мир, ни она не знали, что делать друг с другом. Одета очень просто, практически без косметики, одна серёжка, браслеты индийские, телефон треснутый. Она хорошо отучилась в школе, легко поступила в Университет, зачем-то на исторический, родителям так и сказала — чтобы от лекций получать хотя бы радость. Со сверстниками отношения были ровными, даже приветливыми, она много раз пыталась влиться в компании, но прислушивалась к беседам и понимала, что ей там тяжело. А еще у нее было незлое и радостное лицо.

Незлое и радостное лицо сегодня очень большая роскошь. Люди настолько боятся завтрашнего дня, что на всякий случай встречают его готовыми к битве. Отсюда и злые лица. Конечно, у каждого из нас в гардеробе есть несколько добрых масок, и иногда мы в них ходим целый день, но как только расслабляемся, сразу же становимся мрачными и агрессивными, ну или просто несчастными, тут уж как у кого с силами на данную минуту.

Витька завтрашнего дня уже не боялся по понятным причинам, и его лицо постепенно потеряло привычное выражение превентивной агрессии, ну а ходить несчастным он не мог себе позволить в силу характера. Не хотел никого оглушать своим диагнозом. Лицо у него стало добрым и счастливым, как и у Ксюши.

Лица Вити и Ксюхи встретились. На следующий день Ксюха приехала в хоспис.

Долго разговаривали. Ксюха о своей жизни, будущей. Витя о своей — прошедшей и немного о будущей. Правда, Вите казалось, что это Ксюша ему объясняет, как всё устроено, а не он ей, и вообще, он стал сомневаться, кто кому нужен был больше в этот момент… Один их диалог Витя вспоминал до самого конца. Они вдруг стали обсуждать тему о своих и чужих.

— Дядь Вить, свой человек — это же так просто. Всё дело в счастье и несчастье. Свой человек — это тот, которого делает счастливым и несчастным то, что делает счастливым и несчастным тебя. У меня тут недавно парень наклевывался, нам даже какое-то время вместе интересно было, а потом у него кроссовки модные украли, он на них долго копил, «Адидас» какой-то особый. Так вот он, когда их сперли, чуть не заплакал, сказал, что теперь три месяца никуда ходить не будет, чтобы другие такие же купить, на еде экономить собирался. Я ему их подарила, у меня было кое-что отложено. Никогда его таким счастливым не видела. И сразу ясно стало — чужой. Он, кстати, сам всё понял, даже деньги потом вернул. Хотя, наверное, я его просто не полюбила, иначе радовалась бы только тому, что он счастлив.

— Интересно… Мне всегда казалось, люди так похожи в том, что их делает счастливыми.

— Не похожи, иначе не было бы столько несчастных людей среди тех, кто получил всё, к чему стремился. И расходятся люди тоже поэтому. Один к одному счастью идет, а другой к другому. Они друг другу не свои.

— А у тебя своих много?

—  Вы первый.

Ксюха сказала это легко, без женского кокетства или романтического подтекста.

— Вы вот сказали, что счастливы снег вдыхать. И я тоже. Вы не думайте, я в вас не влюбилась, просто так вот получилось, что мы познакомились, когда вы…

На этот раз она остановилась, не сказала всё сразу, Витя это заметил.

— Да говори уж — умираю.

— Уходите. Вы просто уходите, но вы сейчас особенный.

Вите защемило внутри из-за фразы про своего, у него этих своих тоже было не так уж и много, а тут перед самым концом встретить еще одну. Ему стало грустно, и он решил отшутиться:

— Ну да, ухожу, даже убегаю, а то папаша там твой один скучает, но скоро увидимся!

Витька посмотрел на Ксюху, и его сердце сжалось. От страха.

— Ксюш, что ты так смотришь… Думаешь… думаешь, мы там не встретимся? Думаешь, там нет ничего? — в голосе Витьки впервые за долгое время звучала безнадежность. А вдруг Ксюха знает что-то, чего не знает он. Вдруг его там никто не ждет. Ксюха сразу закачала головой и с каким-то особым теплом и опять же без всякой патетики стала рассказывать. Как рассказывают другу о просмотренном хорошем кино, легко и немного торопливо:

— Ну конечно есть, точнее, только ТАМ и есть, сюда мы просто вышли из дома ненадолго, а теперь возвращаемся домой с прогулки, а может, всё еще проще. Вы там утром глаза откроете и подумаете: ничего себе, мне тут целая жизнь приснилась! И пойдете на свою небесную работу, скидывать на землю снег с облаков.

— Хорошую ты мне работу нашла…

— Думаете, есть лучше? Что-то лучшее, чем скидывать снег с облаков?

Голос Ксюхи стал другим, каким-то сверхъестественно объемным, обволакивающим, заливающим всё вокруг, как шум сильного ветра в ночном лесу. Витя начал терять чувство пространства, комната исчезла, остались только её глаза, в которых появилось какое-то бесконечное и безмятежное море неземной любви, зовущее Витю к себе.

У него пересохло в горле. Он прошептал:

— Думаю, нет.

Витька всё понял про Ксюху. Он понял зачем, а точнее за кем она пришла. Эта невозможная, но такая простая мысль совершенно не укладывалась в его голове, и чтобы хоть как-то удержаться на ногах, он попытался вернуться в реальный разговор:

— А я, кстати, очень люблю снег чистить, успокаивает. Представляешь, один раз чистил снег на даче перед домом, браслет нашел. Всех соседей опросил, никто не сознался. Я его себе оставил. Оказался старинный. Не понимаю, как он там оказался.

Ксюха улыбнулась. Она поняла, что дядя Витя обо всём догадался, тоже вернулась в реальность и задорно ответила:

— Ну, значит, надо ему было к вам попасть, вот он в снегу и ждал, — и потом вдруг добавила: — Дядь Вить, извините, а не могли бы вы мне его оставить на память, а я потом, если у вас внучка будет, ей передам. Я не потеряю. А пока буду носить и думать о вас, когда идет снег, мало ли, это вы там лопатой машете…

— Подарю, конечно! Внучка… может, и будет внучка.

Вите стало совсем тепло, он успокоился и окончательно поверил, что скоро будет дома. Каждую ночь ему снилось, что он сбрасывает снег с облаков и потом идет к себе. Витя даже расстраивался, когда просыпался в палате.

А потом он закончил все дела и…

На следующий день пошел снег. Много снега. Машины врезались друг в друга, пешеходы падали, все ругали городские власти, и только Ксюха смотрела в ночное небо, смотрела на браслет, улыбалась и говорила:

«Ну хватит, дядь Вить, ну хватит…».